* * *
Мы были ранние и вольные
еще своих не знали сил
и ты на Веронику Долину
меня внезапно пригласил
Мы были центром мироздания
и камнем замершем в праще
блондином в голубой бандане
брюнеткой в голубом плаще
в Кремле сияли звезды матово
им наши вторили прыщи
чтоб мальчик так любил Ахматову
еще попробуй поищи
сидеть сутулясь в полном зале
записку поровней сложить
к нам кстати люди подползали
чтоб лист тетрадный одолжить
Москвы вечерняя прохлада
вела двоих за воротник
Октябрьский ветер шоколадный
утяжелял прозрачный миг
Спокойно солнце спать ложилось
вошли в метро и позабыв курантов бой
я впереди бежала и кружилась
в своем плаще перед тобой
Пришла домой и замерло дыханье
я в зеркале увидела свой плащ
бывает, да, прокладок протеканье
но why to me and this is just too much.
Нет справедливости на свете
и я одна тому виной.
“А может он и не заметил…”,
сказал мой папа за спиной.
* * *
Когда-то я была девушкой сына военного врача
зимой он ходил в шинели с отцовского крутого плеча
И там, среди старых форм февральского комарья
мы были тоже какие-то, но ещё не он и не я
Ледяной воротник шинели как предел бытия
Ледяная пойма за спинами, а за ней города глыба
Ледяная щека с раздражением от бритья
Но ещё не последний, не страшный выбор
* * *
Заметно уменьшаются вороны,
когда, как чёрные катушки,
их разматывает уходящий поезд.
Иначе это смотрится с перрона
– ведь поезд, как иголка, в этот миг
теряется между стогами сена.
Теперь он так далёк, что даже поиск
ему созвучных слов теряет смысл.
Уже надели шапочки в бассейнах
часть провожавших, кто-то ищет пояс
от серого халата, кто-то мыс
осматривает в тапочках осенних.
И я кричу, что я тебя люблю,
что адрес у меня Филёвский б-р,
что из мужчин в купе – лишь старый фельдшер.
В ответ я слышу баюшки-баю:
ворона-ночь поёт, роняет сыр,
и завтра Бог пришлёт луну поменьше.
* * *
Покажется, что если вдруг уснуть,
то утром не найдешь стихотворенья,
как ни одну из шапок ста восьми
я не найду уже в Филевском парке
но нет – когда проснешься – птички в ряд,
как вечером, на голове сидят,
и вдохновенья сонные комочки
волнуют обе снежных кочки.
* * *
Доехали, залегли, врубили кассету со “Сталкером”,
стали готовить обед, уснули, проснулись,
мама пришла в обед и спросила: студенты,
а вы почему не на лекции? А мы отвечаем:
“У нас на факультете
обезвреживают бомбу.
А ты почему так рано?”
— А у нас в “Метрополе” тоже нашли бомбу
и всех отпустили…
И тут мы стали есть суп,
а потом мы стали пить чай,
а потом прошло восемнадцать лет.
А “Сталкер” такой оказывается хороший фильм.
Режиссёр в нем по собственному признанию
“легально коснулся трансцендентного”.
* * *
Мальчик приходит к женщине и говорит:
я выучу слепую машинопись по методу Шахиджаняна за одну ночь.
Женщина отвечает мальчику:
думаю, это невозможно.
Мальчик отвечает женщине:
я выучу, и за это вы
отдадите мне свою дочь.
Женщина отвечает: уже поздно, болтун,
спасибо, что до квартиры девочку мою довёл.
Мальчик уходит и через плечо
произносит: Гёрл,
нрзб нрзб нрзб нрзб soon.
* * *
Я помню, как я приехала, чтобы сразу всё.
А он говорит: пойдем на квартиру к брату.
Брат на работе, а у меня есть ключи.
Ладно, пойдем, пришли, а там – за столом,
за деревянным столом,
на деревянном стуле
негр что-то пишет старательно
в тетрадке с полями.
Как оказалось потом – политэмигрант.
Планировал переворот в Северной Африке.
* * *
Она уже почти была
в сырое байковое утро,
она не то чтобы плыла,
она ещё кормила уток.
И просыпалась в тишине,
и не отыскивала кнопки,
и были капли на окне
как будто катышки на хлопке.
* * *
Конечно, он не спрашивал: когда
но все-таки она ему сказала,
что на четвертый день Декамерона.
Пришла домой и начала читать.
И оказалось, что в четвертый
в Декамероне говорят о тех,
у чьей любви исход был несчастливый
Она подумала: ну ничего,
неясные день первый и второй
– а третий кажется подходит –
про тех кто собственной умелостью добыл
желаемое и вернул утрату
не будет же он правда проверять
а если да, то ведь не станет укорять
легла в свою серьезную кровать
читает
третий день закончился
и что придумать тут, читать -то хочется
вообще-то ему ехать далеко
ведь его город очень далеко
и я успею дочитать до пятого
– где после всяческих потерь
и после всяческой напасти
с влюбленными случалось счастье
тут Филострато и Фьямента
и высшая ирония момента
и стук в глухую кожаную дверь
* * *
Мы ночью одни. На полу в полусне
Разложим подушки, чтоб не было страшно.
Подушка к подушке, и только мурашки
От ветра бегут со спины по спине.
Синицы влетают окну в капюшон.
Обнявшись за шторой, стоим на коленях.
Мурашки нас приняли за муравейник —
Кто пёрышко тянет, кто нитку нашел.
Стрекозы поют, и на шторе цветок
От ветра дрожит, ветер смотрит с балкона
На нас, чтоб узнать по спинному наклону
Где север, где запад, где юг, где восток.
* * *
Давно не налетали не дубы
ветра, но шляпок просто тьма под дубом.
Не мог бы ты со мной ещё немгубо,
немруко и немного здесь побыть?
Ещё никто не умер от любви.
Малину девочка несет в панаме.
И на мече, который между нами,
соломинки роняют муравьи.
* * *
Ещё темно, горит торшер,
По одеялу ходит кошка.
Мужчина смотрит на часы,
идёт на кухню, там включает
плиту, потом минуты две
он ищет белую кастрюлю.
Горит плита, и пахнет рыбой
на тёмной предрассветной кухне.
Он кормит кошку, подпирает
газетой дверь, ложится спать.
И к женщине с курносой грудью
без исключения ко всей
лицом пытается прижаться.
Ему семнадцать лет, и кошка
штурмует утреннюю дверь.
* * *
А по твоим глазам я узнаю,
что на свету прозрачно это платье.
Сегодня я пришлась как будто кстати –
температуру узнаю твою.
Тебя загонит в дрему темнота.
Я выскользну, ты даже не услышишь,
но вспомнив обо мне, сожмешься так,
как будто держись все еще подмышкой.
* * *
Этот день — он очень подходит
для того, чтобы делать детей.
Этот день — он совсем не подходит
для того, чтобы звать гостей.
Родненькая,
а может быть, полежим, а?
Нет, почему-то тянет неудержимо
собрать сегодня гостей,
наслушаться их новостей.
Родненькая,
а может быть, полежим, а?
Нет, почему-то тянет неудержимо
в город — проверить, все ли остались живы
из наших с тобой гостей
не нужно ли им помочь в сборе костей.
Родненькая,
а может быть, полежим, а?
Нет, хоть и тянет обратно неудержимо,
с этого дня я гражданка другого режима,
видишь, промыла рану, швы наложила.
Что ж, раз другой режим,
выходит, не полежим.
Как же нет, полежим, полежим, но не очень долго,
а потом, сообща или порознь, как будет уместней,
но туда, где белое утро — как Красная Пресня,
туда, где белая ночь — как синяя Волга.
* * *
Как долго длится мой маршрут
Когда меня в наручниках ведут
А ты с балкона смотришь на меня
Глубокой ночью как средь бела дня
Когда стоишь в футболке на морозе
В закрытой позе
Когда он без недели муж
А ты ему я быстро в душ
И вдруг тебя в наручниках ведут
И очень долго длится твой маршрут
Всех отпустили и виновных не нашли
Но женщины из душа не пришли
Ни худые ни толстые
Ни молодые ни взрослые
Ни ничего не соображающие
Ни мудростью воображение поражающие
Все они в данный момент стирают игрушки
Сняв перед этим шкурки с плюшевых овец
Под шкуркой ребята два механизма и это трындец
Пусть их лишь два
А не четверо как всадников апокалипсиса
Но при виде их что только ни вспоминается
* * *
Вот я иду — а из моей спины
Торчат твои лопатки.
Плывут вдоль берега креветки и касатки,
А я иду вдоль крашеной стены.
Я вышла из песочницы, и вот
Иду между стеной и океаном.
А то, что под ногами, очень странным,
Нелепым образом во мне живет.
Иду вдоль побережной полосы,
Себя не отличая от дороги,
И чувствую, как затекают ноги,
Как будто я — песочные часы.
Сейчас меня перевернёт волна,
Еще чуть-чуть, и берег станет гладким.
Но бережно несёт твои лопатки
Сквозь ветры моя хрупкая спина.
* * *
В Шотландии есть город Питерхед,
второе имя — Город Синих Ниток,
в его заливе затонул корабль
который вёз две тонны синей шерсти.
Из Эдинбурга прибыл контролёр
и расспросил всех жителей подробно
они ему ответили все вместе:
не видели ни корабля, ни шерсть.
Я вспомнила, как я к тебе пришла,
а ты не поднял глаз, смотрел на ноги:
“ты снова у него была в больнице”,
а я: “да нет”. Ты улыбнулся хило,
ну заходи, чего, снимай бахилы.
Весь город в синих шерстяных носках.
У контролёра дождь стучит в висках.
* * *
Вот Меньшиков на видеокассете
порхает кружится танцует польку
а нам с тобой назавтра расставаться
Мгновение, и Меньшиков в планшете
сжимает кулаки, свистит в свисток,
а мы с тобой забыли друг про друга
Он кстати как бы стал теперь сильнее
он я считаю вырос как актер
* * *
В нашем кругу было принято одеваться асексуально.
Кофта на молнии, джинсы, рубашка — карманов девять.
Когда мы расстались я все его фотографии — нет, не специально —
постирала в машинке “Лебедь”.
И он с них смотрел на меня карась карасём.
Взгляд его был беспощаден бессмертен и жуток.
Единственный парень с которым мне нравилось всё.
Единственный парень в котором мне нравилось всё.
Кроме шуток
* * *
И вот она проводит ночь с другим.
И утро с днем. Вечерний институт
Ее встречает старыми огнями.
За пять минут до лекции она
В другую дверь врывается случайно.
За дверью – он. И он серьезно косу
Темноволосой девушке плетет.
Проходит год. Ну хорошо, лет пять.
Ну ладно, горожане, девятнадцать.
И наконец она себе расскажет
Что для начала все аудитории
Открыла на четвертом этаже
Потом на третьем все и на втором
Последовательно открывала двери
Как звери вырывались из часов
В театре образцова, так же как
Из окон дней в календаре адвента
Наружу сразу рвутся шоколадки
Врывалась и врывалась и врывалась
Аудиторий может пять ну шесть еще от силы оставалось
* * *
В мои края заедешь по делам,
наткнешься на одну из перекладин,
где я вишу, согнувшись пополам,
как в дверце шкафа поясок от платья.
Что это будет — мост, балкон, рука,
успевшая предупредить объятье (?),
но слезы будут течь по лбу,
пока не упадут на землю. Как же кстати
ты появился здесь средь бела дня,
когда вишу почти со всеми вровень,
когда так много звезд внутри меня
и не моя подушка в изголовье.
* * *
Упасть, чихнув или хихикнув,
на землю круглую плашмя
и думать: в голове так тихо,
а волосы мои штормят.
Издалека старик с терьером
мне показался молодым.
В тумане каждый метр терры
приветствую на все лады.
В пределах видимости ложной
с туманом наперегонки,
вперед вышвыривая ножки,
бегут по пляжу кулики.
Вот-вот у моря из кармана
подводный выпадет трофей,
и кролик, дышащий туманом,
нет- нет, да и вспорхнет в траве.
* * *
Вся в заботах, поливаю кактусы.
Как странички, завернулись плечи.
Причитала: мол, с любовью как-то всё…
А смешно, что оказалась вечной.
За сто лет никак себя не выдала,
а теперь и ни к чему душа мне.
Я хотела бы последним выдохом
для тебя надуть воздушный шарик.
* * *
Напомни мне, где ты жил — Бутырская или Волхонка,
счастье к нам в зимние окна рвалось с улыбкой Кинг-Конга,
я как всегда уходила, ты как обычно шутил,
но то, как была расставлена мебель в комнате
то, как вещи лежали на стуле —
было выше человеческих сил.
Самое время подняться над уровнем паники,
время прожить эту жизнь на грани фантастики…
…Парень, c которым ты снял квартиру, зашёл за чайником
…Мама тебе позвонила поздравить с церковным праздником.
* * *
Утром сделал мостик
Завязал мне хвостик.
А потом ушёл
Как же так — ушёл?
А потом пришёл.
Так и так, пришёл.
В вафельном стаканчике
Сливочный пломбир.
Этот мостик — Аничков
Я здесь командир!
* * *
Иногда вдруг покажется, что есть состояния,
не похожие на счастье и радость, на любовь с благодатью,
и на то, как ты в верхней одежде лежишь на кровати,
и от тебя во все стороны исходит сияние.
А за окнами сильный дождь, и берёза так извивается,
что не видно отсюда, от кого она так отбивается,
но проходит час или два, и она уже снова спокойная,
независимая, зелёная, стройная.
Ну а мало ли что кому может присниться, привидеться.
Хорошо, что в реальности нет ничего такого.
Всё похоже на маму, на папу, на город Винница,
на восемнадцатилетнего К.Куликова
* * *
В будни ли, в дни рождения ли, в дни именин
природа вещей совершенна как внутренне, так и внешне.
Шесть утра — в это время мой сосед армянин
веником сметает с машины листья черешни.
По субботам одиннадцать — это неторопливый час
когда по бортам песочниц над песками окопов
сидят молодые отцы в штанах адидас
и немножко видны их попы.
В восемь вечера отрешённая солнечная полоса
делает лица не знавшими ничего кровавого.
Кинематографисты когда-нибудь назовут эти полчаса
“magic hour”.
А двенадцать ночи, двенадцать ночи — вот это да.
Дети уснули раскинувшись как созвездья,
можно прилечь возле них и играть в города
если конечно есть где.
* * *
Что-то я не припомню, чтобы ты что-нибудь крушил,
даже на ночь не оставался – родителями дорожил,
а вот я крушила, а вот я крушила
детский стульчик из Хохломы
на котором с такой любовью сидели мы
поднималась шесть раз на восьмой этаж
и снова и снова сбрасывала
но у стульчика был свой собственный мираж
и он им не разбрасывался
от сверхлюбви, от сверхмолодости
остается одна труха
и только народные промыслы – на века
* * *
Нинель Ивановна была похожа
на медсестру или на мышку
мы у нее на лекции сидели
в средневековой непростой норе
она была по-моему суровой
но ласточка моей судьбы
за кафедрой ее отогревалась
потом я принесла ей цикл стихов
про Марка и Тристана и Изольду
и отдала ей в руки чуть не плача
Нинель Ивановна внимательно прочла
сказала: “Вижу их историю иначе”.
p.s.
* * *
Заказчик мне сказал: вы – огнь
Ваш текст как выражается молодежь – жыр
А что сказал мне в это время Томас Манн
Что жизнь в основном
Это кислородное сгорание
Клеточного белка
* * *
Когда мы с тобой расставались на крыше
все было не так, как у Юры Смирнова
как я унижалась, как ты был унижен
сегодня я все это вспомнила снова
когда ты сказал, что проект завершен
наемник валяется дела лишен
все выше и выше растут города
у всех у них общая кровь и вода
* * *
Мы тогда посмотрели хороший фильм,
тэги: желания, совпадения, неизбежность,
но я не осталась с тобой на всю жизнь
потому что ты обнял меня слишком умело
я вчера это фильм краем глаза пересмотрела
там всё действие вертится вокруг одной даты
это дата моей будущей свадьбы
с человеком который меня обнимает
так как будто бы не обнимает
и целует как будто бы не целует
* * *
Прочитала на днях статью про добрачный секс
есть у меня к этой теме негаснущий интерес
В первый раз я задумалась об этом в деревне,
псковская область, пустошкинский район
зашифрованно-неприличные телеграммы каждый день привозил удивлённый
пустошкинский почтальон
вот отметила совершеннолетие с родственниками
отпросилась у них по полям прогуляться с плеером
думала буду слушать кассету с Кашиным
буду мечтать о скором
окончательном воссоединении с любимым
и нарочно
плеер включила не на пыльной дороге
вдоль кривых деревянных домов
а в широком поле
включила а там не Кашин
с песней про город, который мог бы быть и прочней
а иеромонах Роман
с песней про журавлей
И над головой сгустились шутливо-грозные облака,
и подумалось мне и взгрустилось: может правда не надо пока
В Москве эти добрые мысли конечно меня забыли,
как иногда забывают хороших друзей хорошие друзья
but why do you cry Willy
это все равно была самая счастливая я
ну и людям вокруг даже случайным прохожим
хорошо было с этой женщиной, хорошо с её фразами
до тех пор пока она не попалась в диалектическую ловушку
(жизнь это как коробка с баронами Мюнхаузенами
никогда не знаешь заранее
какую она на поле выкатит пушку)
итак: совместимо ли личное счастье и общемировое страдание
никогда не знаешь заранее
никогда не знаешь заранее
Можно ли быть счастливой если люди в мире страдают?
Какой может быть секс если все люди растают?
Нет никакого секса ни до и ни после брака, ни в браке,
никто им по-настоящему не занимался, всё это враки,
ни на льду, ни в бане по-чёрному, ни в светлом овраге.
* * *
Независимо от личных
Достижений человека
Чувства могут просыпаться
Непосредственно к нему
Проживи хоть четверть века
А потом еще лет десять
Чувства все равно проснутся —
как туманы как зима
Ничего в них нет особого
Ничего в них нет подробного
Вот проснулись как знакомый
Сели рядом и сидят
Ну а ты лежишь и думаешь
Что за механизмы действуют
И за анахронизмы властвуют
В общемировых запасах чувств
* * *
Кинокартина “Горько”.
Паренёк, проверяющий билеты,
как по часам заходит в зрительный зал
на одну минуточку —
во время сцены стриптиза.
* * *
Всякая тварь и т.д. и т.п.
и время уже покориться судьбе
но если твой первый мужчина был клоун
считай что твой код покорности взломан
но ни в Измайлово ни в Пирогово
ты не увидишь больше такого
ни в Пирогово нет ни в Измайлово
такого посткоитального
смайла
* * *
Я не знаю, зачем ты мне снишься в таком замечательном виде,
с таким замечательным, полным любви, вежливым взглядом,
зачем ты семнадцать лет как луч дурацкого света
снишься и озаряешь то то, то это.
Считается, что сны это круто,
а по-моему это обидно:
погружение тысяча футов,
человека путём и не видно.
* * *
И хотя всё строго по точкам — позвоночник, желудок, печень —
на массажном столе вспоминаются то счастье, то горе.
Древнерусская литература, серебристый вечер,
как поздравив с зачётом обнял однокурсник Коля.
Вспоминаются Псковская область, черничное поле —
“полигон” как его называл
мой дедушка, легендарный ракетчик:
в половине шестого мы все уже были в сборе —
мама, папа, и бабушка, и прабабушка, и кузнечик.
Вспоминается Лена Ремезникова — вегетарианец,
кстати, курицу она ест — “потому что курица — глупая”.
Вспоминаются английские речки, украинские клумбы
и гроза на Гавайях — дырявая, как оборванец.
* * *
Всё это очень давно заслонил дым деревень
но мы просыпались мудрыми и радостными как боннцы
когда твоя кожа была роднее чем день
и белые стены были роднее солнца
В доме ни звука, а улица залита колокольным звоном
листья на деревьях блестят как сиденья в трамвае
я на тебя смотрю, таинственная и деловая,
а в тёмной прихожей стоит кофр с аккордеоном
Вот расскажи мне про этот аккордеон
где он
скажи мне что мы его не продали и не съели
вдруг он и был моя душа и в моём теле
* * *
С налета я не объясню эту рифму
но вот мы счастливые, как занавески,
в бабушкиной квартире
ничего не едим
ничего ни пьем
а потом шпрынть
проходит время
ну не важно
мы с моим мужем и с моей бабушкой
в ее день рождения (последний)
приходим в кино на твой фильм
муж меня все время смешит
(ну его можно понять)
я все время смешусь
бабушка нас одергивает
да кто же так себя ведет в кинозале
потом мы выходим,
а лифт-то в торговом центре
не работает
а бабушка с палочкой
после перелома шейки бедра
и я бегу со всех ног на другой конец здания
муж остается поддерживать бабушку
а там – работает
и я думаю: с бабушкой, с мужем, после твоего фильма
ехать в работающем лифте
это лучше, чем мы тогда, хотя лучше не бывает,
но жизнь – она превосходит саму себя